Один прекрасный день - Страница 41

Со страдальческим выражением лица Эдди невидящим взглядом уставился в окно. Затем повернул голову и усилием воли заставил себя прямо взглянуть в лицо дочери.

— Если сказать одним словом… гордость. Глупая, упрямая гордость. Твоя мать и я, мы оба были очень своенравными и упрямыми людьми. Мы любили очень эгоистично, и к тому же у нас были совершенно разные понятия о жизни. К несчастью, мы поняли это, когда было уже слишком поздно. — Он помолчал, поднеся чашку кофе к губам. Но, задумавшись, точно забыл про нее. — В те годы было не принято, чтобы мужчина и женщина просто жили вместе, не вступая в брак. Когда любовь захлестнула нас, мы подумали, что должны пожениться.

Он сделал маленький глоток кофе, и Джин заметила, что и его рука дрожит.

— Твоя мать мечтала о роскошной жизни в большом городе. Она воображала себе огромный дом, дорогие автомобили, заграничные путешествия и модные наряды. Я же вырос в сельской местности. Но я хотел, чтобы ее мечты стали и моими. Когда я увидел, как она несчастна после нескольких лет нашего брака, я нашел хорошую работу. Однако денег не хватало, чтобы купить приличный дом в престижном месте. Мы с матерью начали ссориться. Сначала по пустякам, потом все по более серьезным поводам. Ее раздирало честолюбие, которого мне недоставало. С годами я начал противиться этому. Моей единственной радостью были ты и Саймон. Все остальное было тяжким бременем, особенно мои отношения с вашей матерью.

— Я даже не подозревала о ваших разногласиях…

— Развод — единственное, что мы с ней могли сделать, чтобы уберечь вас, детей, от того ада, в котором сами жили.

Последовало недолгое молчание.

— А из-за чего в конце концов произошел разрыв?

— Я решил переехать в тихое уединенное место. Я уже ненавидел свою работу, ненавидел окружавших меня людей. У меня даже повысилось кровяное давление и начало барахлить сердце. Я знал, что твоя мать будет сопротивляться переезду, но надеялся, что мы сможем восстановить отношения, хотя бы ради спокойствия детей. — Он сделал короткую паузу. — Но мать не захотела сделать даже попытку понять меня. Она была в бешенстве, обвиняла во всяких ужасных вещах. Прожив так долго на грани срыва, на сей раз я не уступил. Я отдал ей дом, машину, все, что у нас было, и покинул ее.

Голос его пресекся, и он опять замолчал. Джин многое уже поняла. Но все еще оставался вопрос о детях, о причинах столь полного и совершенного отделения матери от сына, а дочери от отца.

— Тяжелее всего для меня было расстаться с тобой, Вирджиния, — сказал Эдди, вновь взяв себя в руки. — Поначалу твоя мать настаивала, что оставит у себя вас обоих: тебя и Саймона. С этим я не мог согласиться: вы были моей отрадой. Я хотел забрать вас обоих. Но она заявила, что подаст в суд, и я понимал, что она может выиграть. Тогда я пригрозил, что потребую половину нашего имущества. Я знал, что она этого страшно боится. — Пытаясь взять себя в руки, он на секунду закрыл лицо ладонями, А когда вновь заговорил, то в каждом слове сквозило оправдание. — Непросто было принять это решение. Но в тот момент оно казалось единственно разумным. Дочь должна была остаться с матерью, а сын с отцом.

У Джин в голове не укладывалось то, что он сейчас ей сказал. Было что-то холодное и жестокое в этом.

— Вот как? — усмехнувшись, сказала она. — Действительно, мудрое решение, ничего не скажешь! Но неужели вы оба не захотели пересмотреть его через какое-то время, когда успокоились и остыли?

Отец пожал плечами, но не смог встретиться с ее взглядом.

— Насчет твоей матери я не знаю. Я никогда не видел ее после нашего разрыва. Что же касается меня, то да, я, конечно, остыл, успокоился. Но был еще и вопрос гордости. С Саймоном мы жили в старом доме, доставшемся мне от родителей, я был беден и изо всех сил старался свести концы с концами. Я не хотел, я не мог в тот момент поехать и унижаться перед ней.

Он поднял глаза и тяжело вздохнул.

— Сам удивляюсь, что все еще чувствую обиду, — проговорил он более спокойно. — Думал, все уже забылось. Несмотря на то, что твоя мать причинила мне много страданий, она не была мне безразлична, я все-таки любил ее. Со временем я приспособился жить без нее. Я привык быть для Саймона единственным. Но всегда оставалась боль от разлуки с тобой, оттого что я не знал, где ты была, кем ты стала…

Джин не могла больше сдерживаться. Она должна была узнать всю правду, всю до конца.

— Но ты ведь знал, что она умерла. Неужели ты не захотел меня видеть и после?

Выражение, которое появилось на лице Эдди, было почти трагическим — оно было полно мольбы.

— О, я хотел забрать тебя, Вирджиния! Все время меня не оставляла мысль об этом. Но до того как умерла мать, мне мешала гордость. А после ее смерти я получил известие от се кузины с мужем, что твоя мать назначила их законными опекунами и что они не видят никакой причины для нашего воссоединения.

— И ты ни разу не попытался увидеться со мной?!

— Нет, Вирджиния, не попытался.

— Почему же?! — вскричала она, вне себя от гнева и смятения.

Эдди был более спокоен, чем она. Но глубокая печаль, казалось, состарила его лет на десять.

— Я боялся. Письмо, которое прислали они, совсем не обнадеживало. Там говорилось, что ты не хочешь видеть меня, что ты еще не успокоилась от переживаний, вызванных болезнью и смертью матери. В нем было написано, что мое появление только расстроит тебя. А так же что ты ненавидишь меня и считаешь главной причиной смерти матери. Я мучился, страдал, но так и не решился приехать. В конце концов я просто боялся. Саймон уже привык, что мы жили вдвоем, и не вспоминал о матери. Мне казалось, что ты тоже уже забыла меня, и будет лучше тебе так и остаться с опекунами. А они требовали, чтобы я никак не проявлял себя, возвращали все чеки, которые я посылал. В конце концов я решил, что тебе будет лучше без меня, что давно уже стал тебе безразличен.